Филип Дик - Затворник из горной твердыни [= Человек в высоком замке]
Он поднялся с кровати и нетвердой походкой прошел в ванную. Пока он брился и мылся, по радио передавали дневной выпуск последних известий.
«Давайте не будем высмеивать эту попытку», — сообщило радио, когда он прикрыл кран горячей воды.
«Нет, не станем», — с горечью подумал Фринк. Он догадывался о какой именно попытке говорилось по радио. И все же было во всем этом что-то смешное, в этом зрелище бесчувственных, унылых тевтонов, марширующих по поверхности Марса, по красному песку, на который еще не ступала нога человека. Намыливая щеки, он стал гнусавить себе под нос прибаутки-экспромты.
— Gott, Herr Kreisleiter. Ist dies vielleicht der Ort wo man das Konzentrationslager bilden kann? Das Wetter ist so schon. Heiss, aber doch schon…[1]
Тем временем радио продолжало: «Цивилизация Сопроцветания должна приостановиться и поразмыслить вот над чем: в своих попытках обеспечить сбалансированное справедливое распределение взаимных обязательств и ответственности вкупе с соответствующим вознаграждением…» — типичный жаргон правящей иерархии, отметил про себя Фринк, — «…не потерпели ли мы неудачу в своевременном определении той будущей арены, на которой будут разворачиваться деяния народов, будь то нордики, японцы, негроиды…» И так далее все в том же духе.
Одеваясь, он все еще с удовольствием продолжал напевать себе под нос строчки собственного сочинения, мешая английские слова с немецкими: «А погода просто очень хороша. Только нечем, только нечем нам дышать…»
Тем не менее факт остается фактом: Пацифида и пальцем не пошевелила в деле колонизации других планет. Она была поглощена — вернее, ее засосало, как в трясину — освоением Южной Америки. В то время как германцы торопливо запускали в космос один за другим огромные ракетные корабли-роботы, японцы все еще жгли джунгли во внутренних районах Бразилии и возводили девятиэтажные жилые дома для недавних охотников за головами. К тому времени, когда у японцев оторвется от земной поверхности их первый космический корабль, немцы установят полный контроль над всей Солнечной системой. Ситуация, прямо противоположная той, что описывалась в старых учебниках истории — немцы все еще улаживали свои внутренние дела, когда остальные европейские державы наносили последние мазки на карты своих колониальных империй. Однако на сей раз, продолжал размышлять Фринк, они совсем не намерены остаться последними. Они многому научились за это время.
И тогда мысли его обратились к Африке и к тому эксперименту, который там проводили наци. И кровь застыла у него в жилах, но он все-таки преодолел охватившую его робость и снова дал ход воображению.
Вся Африка представляла из себя картину полнейшего опустошения.
Голос диктора продолжал: «…мы должны с гордостью отметить, что какое бы ударение мы ни делали на основополагающие нужды всех проживающих на Земле народов, их духовные устремления, которые должны…»
Фрэнк выключил радио. Затем несколько успокоившись, снова включил его.
«Как Христос на кресте, — подумал он. — Африка. Лишь призраки мертвых племен. Истребленных ради жизненного пространства… Только вот для кого? Кто знает? Возможно, даже самые главные вдохновители из Берлина не знают этого. Банда роботов, то ли что-то строящих, то ли старательно притворяющихся, что строят. А скорее всего, перемалывающих все, что попадется под руку. Чудовища из палеонтологического музея, для которых самая главная цель — это изготовить чашу из черепа врага, целая свора таких чудовищ, энергично выскребающих содержимое этих черепов — сырые мозги. Прежде всего для того, чтобы насытиться. Затем приспособить человеческие кости в качестве кухонной утвари. Какая бережливость во всем — додуматься не только до того, чтобы пожирать людей, которые пришлись не по нраву, но и пожирать их из их же собственных черепов! Непревзойденные специалисты! Первобытный человек в стерильном медицинском халате в одной из лабораторий Берлинского университета, опытным путем определяющий, для чего могут сгодиться черепа других людей, их кожа, уши, жир… Да, герр доктор. Вот новое применение большого пальца ноги. Смотрите, сустав его можно приспособить в быстродействующем механизме зажигалки для сигарет. Весь вопрос теперь состоит только в том, сумеет ли герр Крупп наладить их массовое производство…»
Эти мысли привели его в ужас. Снова преуспевает древний огромный получеловек-людоед, он еще раз подчинил себе весь мир. Мы целый миллион лет потратили на то, подумал Фринк, чтобы уйти от него как можно дальше, и вот теперь он вернулся. И вернулся не просто как наш противник — как повелитель.
«…мы можем только сожалеть…» — продолжал сладко литься голос желтолицего краснобая из Токио. «Боже праведный, — подумал Фринк. — А ведь мы называли их обезьянами, но эти колченогие цивилизованные карлики не возводят газовых печей и не опускают своих жен в расплавленный сургуч.»
«…и мы часто сожалели в прошлом относительно ужасной растраты человеческого материала в этой фанатичной борьбе, которая выталкивает огромные массы людей за пределы соблюдающего законность сообщества.» Да, эти японцы очень уважительно относятся к законам. …Достаточно вспомнить слова одного всем известного святого Западного мира: какая польза человеку, если он покорит весь мир, но при этом потеряет душу?
Радио примолкло. Фринк, завязывая шнурок ботинка, тоже замер. Это была обычная утренняя промывка мозгов.
«Я должен постараться договориться с ними, — со всей отчетливостью понял он. — Пусть даже я попаду в черный список, но уж лучше это, чем неминуемая смерть, которая меня ждет, если я покину контролируемую японцами территорию и покажусь на Юге или в Европе — в любом уголке Рейха.
Мне обязательно надо помириться со стариком Уиндем-Мэтсоном.»
Усевшись на кровати и поставив рядом чашку остывшего чая, Фринк достал свой экземпляр «Книги Перемен». Из кожаного футляра-трубки извлек 49 стебельков тысячелистника. Погрузился в раздумье, чтобы привести в порядок свои мысли и надлежащим образом сформулировать вопросы.
Вслух он произнес:
— Как мне следует повести себя с Уиндем-Мэтсоном, чтобы все уладилось по-хорошему? — Он записал вопрос в блокноте, затем стал перебрасывать палочки из руки в руку, пока не получилась первая линия, начало. Номер восемь. Половина из 64 гексаграмм тут же отпала. Он разделил палочки и получил вторую линию. Вскоре, поскольку у него уже был немалый опыт манипулирования палочками, определились все шесть линий, необходимых для получения гексаграммы в целом. Даже не обращаясь к таблице, он распознал ее как пятнадцатую. «Чи-ен». Скромность. Вот как! Слабые воспрянут, сильные падут, могущественные будут приведены к покорности. Ему не было необходимости сверяться с текстом — он его знал наизусть. Добрый знак. Оракул предсказывал ему благоприятный исход.
И все же он был слегка разочарован. Что-то нелепое было в этой гексаграмме пятнадцать. Слишком уж ладненько все получалось. Естественно, ему надо быть скромным. Ведь он абсолютно бессилен перед стариком Уиндем-Мэтсоном. Он никоим образом не в состоянии заставить старика отменить распоряжение об увольнении. Все, что он в состоянии сделать, это прислушаться к совету, который дает гексаграмма 15. Он в таком положении, когда нужно просить, надеяться, ждать, не теряя веры. А уж небеса в свое время вознесут его на прежнюю работу или даже предложат что-нибудь получше.
От этой гексаграммы линий, ведущих к другим гексаграммам, не было, ответ был окончательным. Значит, гаданье на этом закончилось.
И, следовательно, нужно формулировать новый вопрос. Выпрямившись, он произнес громко:
— Увижусь ли я еще когда-нибудь с Джулией?
Это была его жена. Или, вернее, его бывшая жена. Джулия ушла от него год назад, и они не встречались уже несколько месяцев. Он даже не знал, где она сейчас живет. Очевидно, покинула Сан-Франциско. Возможно, даже ТША. Их общие друзья ничего не слышали о ее судьбе, а если и слышали, то ничего ему об этом не говорили.
Он стал энергично перебрасывать черенки, не сводя глаз с цифр, куда они падали. Сколько раз он спрашивал о Джулии, по-всякому формулируя свои вопросы? И гексаграммы с ответами на его вопросы определялись совершенно случайными комбинациями падения травяных черенков, номера их выпадали наобум, и тем не менее глубинный смысл их определялся тем моментом времени, в котором он тогда существовал, в котором жизнь его была связана с жизнями всех других людей, обитавших во Вселенной, со всеми ее самыми мельчайшими частицами материи.
Необходимая гексаграмма изображала своим вычурным рисунком из непрерывных и прерывистых линий ситуацию, сложившуюся в этот момент, во всей ее полноте. Он сам, Джулия, завод на Гой-стрит, торговые миссии, заправлявшие всеми делами в ТША, исследование планет, миллиард наборов химических соединений в Африке, в которые сейчас превратились трупы ее обитателей, устремления тысяч людей, живущих вместе с ним в перенаселенных трущобах Сан-Франциско, потерявшие всякий разум чудовища в Берлине с их невозмутимыми лицами и бредовыми планами — все это самым тесным образом сцепилось между собой в этот короткий момент выбрасывания черенков тысячелистника и давало соответствующий точный и мудрый ответ в книге, начатой в тридцатом столетии до Рождества Христова. В книге, создаваемой мудрецами Китая почти пять тысяч лет, содержание которой непрерывно просеивалось и совершенствовалось, превратившись в цельную и прекрасную космологию, приведенную в систему и зашифрованную еще до того, как европейцы научились операции деления.
![Филип Дик - Затворник из горной твердыни [= Человек в высоком замке]](/uploads/posts/books/118181/118181.jpg)
